Головной убор алеутов

Головной убор. Алеуты. Алеутские острова. Начало XX века
Российский Этнографический музей

Штаны жениха. Ульчи

Штаны жениха. Ульчи. Хабаровский край, Ульчский р-н, с. Булава. Конец XIX в. Фонды РЭМ

Алтайский шаман во время камлания

Шаман во время камлания Сибирский край. Ойратская авт.обл. Алтайцы

Собиратель М.П. Грязнов 1930-е гг. Фотоархив РЭМ


Якутский женский праздничный костюм

Разливание кумыса для гостей на празднике "Ысыах". Якуты. Фонды РЭМ

Промысловая одежда эскимосов - камлейка

Промысловая одежда из кишок морских животных (камлейка). Экимосы. Дальне-Восточный край, Камчатский окр., Чукотский р-н. Фонды РЭМ.


Костюм шамана. Тофы (?)

Тофы (?) Начало ХХ в.

Размер: Длина 110 см, ширина в плечах 46 см

Техника: Шкура оленя, мерлушка, ткань, дерево, металл

Длина 110 см, ширина в плечах 46 см. Длина рукава 52 см. Время поступления и местность неизвестны
 Иркутский областной краеведческий музей

Костюм шаманки

Костюм шаманки



МУК "Бийский краеведческий музей им. В.В.Бианки"

Пояс шамана

предмет ритуальной одежды

Южный Сахалин, уильта. Конец XIX в.

Размер: 65 х 38 см

Техника: ровдуга, металл, техника скрепления и связывания с помощью ровдужных ремешков

Пояс состоит из объемного валика, перевязанного ровдужными ремешками, к которым привязаны специально выгнутые металлические части: круги, проволока. Пояс одевался на поясницу поверх ритуальной шаманской одежды. Во время камлания и движения металл издавал звуки. Пояс предназначался для общения с ирреальным миром духов
Сахалинский государственный областной краеведческий музей

Пояс женский шаманский

Южный Сахалин, айны. Конец XIX в.

Размер: 100 х 18 см
Техника: кожа животного, ровдужный ремень, металлические украшения, пришивание и прикрепление

Пояс женский для подпоясывания одежды из рыбьей кожи, нерпичьего меха и ткани. На кожаную основу нашиты металилческие круглые украшения, к которым снизу привязаны круглые украшения из толстой полой проволоки
Сахалинский государственный областной краеведческий музей


Фотография шамана в костюме



Альбом "На грани миров. Шаманизм народов Сибири" - - художественный альбом, представляющий коллекцию по шаманизму народов Сибири, собиравшуюся для Российского этнографического музея (РЭМ) более ста лет.

По словам одного из авторов издания, руководителя отдела фотографии Карины Юрьевны Соловьевой, "первые коллекции, содержащие предметы шаманского культа появились в музее в 1902 году благодаря Министерству финансов Российской империи. Сегодня в состав коллекций входит более 60-ти шаманских костюмов, около 170-ти шаманских бубнов, 105 колотушек и огромное количество шаманских атрибутов, включающих в себя мифологические изображения, ритуальные предметы, а также изображения духов-охранителей самих шаманов. В целом, наша коллекция насчитывают несколько тысяч экспонатов, что, безусловно, делает ее одной из крупнейших в мире".

Унты женские

Унты женские

 Унты меховые козьи, носок и подошва покрыты чёрной кожей, орнамент-строчка выполнен зелёной нитью; верх голенища окаймлён чёрной материей
Государственный Национальный музей Усть-Ордынского Бурятского автономного округа


Агинские шаманы

Агинские шаманы

фотовыставка Олега Кузнецова

Бубен шамана

Бубен шамана ненцев

Размер: 63 см в диаметре

Техника: кожа оленя, выполнен вручную

Имеет вид плоского барабана, одно из оснований обтянуто кожей оленя, другое открыто и снабжено двумя крест на крест положенными палочками, служащими ручкой. С внутренней стороны бубна к обечайке приделаны две металлические скобки, на каждую из которых нанизано по 7 железных пластинок.

 Эколого-методический центр "Дом природы" 

Одежда из рыбной кожи у народов Приамурья

Русская поговорка о «шубе на рыбьем меху» — здесь, у народов Приамурья, была бы непонятна. Ведь с давних времен рыбья кожа служит у коренных жителей материалом для одежды. Познакомиться поближе с этим этнографическим чудом я намеревался давно и вот, оказавшись в Хабаровске, собрался уже ехать в одно из лежащих ниже по Амуру нанайских сел — Сикачи-Алян или Синду. Там, как сообщает автор альбома «Приамурские узоры» искусствовед Клавдия Белобородова, еще сохранилось уходящее ремесло.
 ...
Мастерицу не пришлось долго уговаривать; кожа и инструмент под рукой, а чего еще надо? Вскоре, собрав все необходимое и вручив мне тяжелый тупой топор и метровую чурку с прорезью посередине, Пластина вышла из избы. За ней тащил чурку я. Идти пришлось всего два десятка шагов — выйдя за калитку, Зоя Александровна кинула подстилку на жухлую осеннюю траву и села лицом к земляной проплешине, усыпанной высохшей и побелевшей рыбьей чешуей. Вытянула из свертка одну из заскорузлых кож, поудобнее устроила ее на колене и принялась ножом со скошенным лезвием соскребать грязно-серую чешую, высвобождая чистую белизну кожи. Дело шло споро, и, дочистив одну заготовку, Зоя Александровна приступила к следующей.
— Сперва рыбу вычистить надо и повесить часа на три-четыре повялиться — кожа после легко сойдет. Сымешь ее костяным ножом, а потом снова сушить надо несколько дней, только подальше от огня — пока совсем не высохнет. Тогда только чешую снимать можно.

Растет горка счищенной чешуи. Подошла и Очу Росугбу со своим ножом. Наконец все десять шкурок сияют белизной. Мастерица смочила штуки две-три из них в бульоне из рыбьих голов, скрутила в жгут, снова расправила, потом опять смяла и положила влажный комок в прорезь принесенной мной чурки. Затем взяла топор и принялась бить тупым лезвием по комку рыбьих кож. Левой рукой она поворачивала его в прорези станка, не дававшей коже распрямиться. Когда описанную операцию прошли все шкурки, Зоя Александровна тяжело распрямила спину и с трудом поднялась — годы дают о себе знать.

На следующий день кожу раскроили — специальными «женскими» ножами с дугообразными лезвиями. Их отполированными костяными рукоятками разглаживали кожу как утюжками. Мастерицы принялись сшивать крой нитками из той же рыбьей кожи. Делают их так: кожу режут острым ножом на узкие полоски, вытягивают и скручивают. Над огнем они быстро затвердевают и приобретают прочность жил.

...Только теперь, трогая пальцами нежную, словно перчаточная замша, щучью кожу, прошитую прочными швами, я понимаю, как раньше шили из нее паруса для лодок, обтягивали этим крепким на разрыв материалом шалаши, вставляли в окна вместо стекол, шили обувь, рукавицы, охотничьи фартуки, сумочки для рукоделья. Ульчи, как и другие народы Приамурья, отлично знали свойства кожи каждого вида рыб, которых они столь искусно ловили с легких и быстрых берестяных лодок-оморочек. Для обуви и рукавиц предпочитали кожу ленка, кеты, муксуна, для рабочей одежды — сома, для праздничных халатов — белую и хорошо поддающуюся окраске сазанью кожу.

«Рано утром, когда запоет первая птица, они поднимались с теплого кана (Кан — идущий по полу плоский дымоход, нагревавшийся при топке очага. На канах китайцы, корейцы и другие народы Дальнего Востока спали. — Прим, ред.) и шли ловить рыбу — сазана, калугу, амура, ленка...» — рассказывают в селе Булава старинную ульчскую легенду «Две сестры-красавицы». Само село это тоже старинное, а название его связывают уже с другой легендой — о жившем некогда в этих краях великом шамане из рода Ольчи. Многих вылечил он от болезней, немало бед отвел от людей, и они подарили ему тончайшей резьбы деревянный посох, обтянутый змеиной кожей, по-местному «булау».

К вечеру халат был сшит, но вида, признаться, особого не имел, казался грубоватым. Впрочем, основная работа еще предстояла: отделка халата занимает во много раз больше времени, чем сам пошив. Простые халаты из рыбьей кожи носили обычно самые бедные люди, остальные надевали их на рыбалку и другие работы. В богато орнаментированных, дорогих рыбьих халатах щеголяли по праздникам. Они ценились даже выше, чем одежды, сшитые из шелка, который привозили китайские торговцы. Лучший халат назывался «арми». Именно такой халат и собирались сделать по моей просьбе ульчские мастерицы.

В отделке халата главную работу взяла на себя Очу Росугбу. Ее изделия неизменно украшают музейные экспозиции и выставки, их снимают для книг и альбомов по народному искусству. Из уже потрепанной, но еще сохранившей красоту сумки из рыбьей кожи — кажется, нет такой вещи, которую нельзя было бы сделать из этого замечательного материала! — она достала узорно вырезанные сине-голубые трафареты, понятно, из рыбьей же кожи. Еще летом она натерла их лепестками лазорника, и краска впиталась намертво.
— Надо дать настояться лепесткам несколько дней, пока сок не выделят, им и красить. Ты вон это записать не забудь.

Красивые трафареты крепят к коже-основе рыбьим же клеем — клейкой густой жидкостью, капающей над костром с намотанного на палку куска кожи.

Узоры-трафареты заслуживают отдельного разговора. История их — увлекательнейшее исследование, полное догадок и гипотез.
Орнамент — строго симметричные композиции, ибо материал для аппликаций мастерица прорезает сложенным в несколько слоев и получает множество как бы зеркальных вариантов. В этих овалах и сложных завитках можно усмотреть некие загадочные личины: тигриную морду, маску шамана или дракона, столь обычного для дальневосточного искусства. Высеченные на камнях петроглифы, которые нашел академик А. П. Окладников близ нанайского села Сикачи-Алян, поразительным образом схожи с этими личинами. Это свидетельствует о глубокой древности узоров. Академик был убежден, что самостоятельный и оригинальный центр древнего искусства существовал здесь уже пять тысячелетий назад. Скорее всего эти узоры играли какую-то важную роль в духовной жизни далеких предков народов Приамурья. Какую? Пока мы этого не знаем.

Еще больше таинственности придает узорам то, что сходные маски-личины, с огромными глазами, изукрашенные спиралевидными узорами, встречаются на многих островах Тихого океана в искусстве айнов, нивхов, новозеландских маори. Где начало пути этих масок-личин, где его конец? Чей почитаемый всеми великий образ донесли до нас амурские скалы и узоры на ульчских халатах? Может, это лик самого Солнечного Змея, образ, подсказанный великим Амуром, извивающимся четыре с лишним тысячи километров по землям многих народов?

Вопросы, на которые пока не могут дать ответа ученые, не прояснят и народные мастерицы. Просто рука, ведомая опытом и традицией многих поколений, уверенным движением прорежет острым ножом слоеный пирог из кожи или ткани, и сложенные попарно завитки вдруг глянут в упор из дали веков, как два пронзительных ока.

В расположении узоров есть закономерность — иногда выраженная достаточно четко и ясно, иногда с трудом угадываемая. Композиция на спине халата должна отражать — это свойственно декоративному искусству многих народов мира — мифологическую систему мироздания, идею мирового древа, пронизывающего три мира: нижний — подземный и подводный, который связан с памятью о предках, средний, то есть мир живых, и верхний — небесный. Эти ярусы и населены рыбами, цветущими растениями и птицами.

Прожил бы я в Булаве не одну, наверное, неделю, дожидаясь окончания отделки халата, тем более что попал в самый разгар сбора ягод, которым заняты все женщины, когда б не одно счастливое обстоятельство. В здешних местах принято элементы украшения, требующие кропотливого труда, заготавливать загодя. Выдалось время свободное, вот и садится хозяйка вырезать и красить узоры впрок. Изготовление красивых халатов всегда было делом престижа: после смерти мастерицы ее родные открывали сундуки умершей и показывали соседям, сколько халатов сшила она за свою жизнь. Их должно было быть никак не меньше десяти-пятнадцати, иначе женщину сочли бы недостаточно трудолюбивой.

Поэтому вскоре на рабочий стол в доме Росугбу стали ложиться принесенные ее подругами украшения: сине-голубые завитки — на спину халата; непременные красно-черные вышитые матерчатые полосы, которые надо пустить по подолу, по краю левой полы, вороту, обшлагу рукавов; на редкость красивый, широкий тканый пояс с отороченными мехом концами, на которых плотной гладью вышиты замысловатые картуши. Добавьте к этому подвески разноцветного окатанного стекла, бахрому из крохотных фигурок старинного медного литья, споротую с износившегося халата, — и вы получите некоторое представление о красоте получившегося «арми». Не пропускающий ветер, он защитит от зимних стуж.

На рыбьем меху - журнал "Вокруг света" №5 (2608) , май 1991

Одежда саамов

Тоборки — зимняя обувь выше колен. Сверху тесемками они подвязываются к поясу, ниже колен перевязаны шерстяным шнуром. Голенища шьют из шкуры с ног оленей, подошву — со лба оленя. На праздничной обуви по периметру узора в шов вшивают одну или несколько шерстяных лент разного цвета. Ленты больше яркие: красные, желтые, зеленые. Узоры геометрические, идут по линии шва, но есть врезки, напоминающие по форме рога оленя.

Носят малицу. Шьется она в виде рубахи до колен мехом внутрь. Спереди глухая, с капюшоном, в рукава вшиты рукавицы. Верх из плотного черного материала. Малицу перевязывают широким ремнем с наборными медными украшениями. На ремне нож в тяжелых ножнах, брусок в кожаном футляре и деревянная продолговатая палочка, на которой при счете оленей зарубками отмечают десятки. В холодную погоду поверх надевают совик — та же малица, только мехом наружу, на ноги — тоборки, две-три пары. Получается тепло. Да и нельзя иначе в тундре.

Бег к горизонту - журнал "Вокруг света" №12 (2567), декабрь 1972

Костюм эвенов

Я оглянулся и увидел... ожившую иллюстрацию к сказке: вся в блеске серебра, ярких бисерных узорах на темном фоне мехов, в нежном перезвоне колокольчиков стояла красавица. Всмотрелся пристальней — да ведь это тетя Поля, Пелагея Семеновна Амагачан!

Этот миг — миг полного созвучия творения человека и природы — навсегда врезался мне в память.

Неудивительно, что меня, человека, проведшего половину жизни в горняцких поселках, так поразил наряд эвенов. Впоследствии, интересуясь их национальной одеждой, я узнал, что красотой костюмов эвенков-тунгусов и эвенов-ламутов восхищались и немало повидавшие путешественники XVIII—XIX веков. Академик А. Ф. Миддендорф писал: «Что значат в сравнении с их костюмами произведения наших наемных изготовителей нарядов? Самые блестящие костюмы или парадные мундиры наших самых щеголеватых гвардейцев? Разве еще камергер может сравниться с нарядным тунгусом...» Далее Миддендорф характеризует тунгусское шитье как «великолепнейшее», «блистательнейшее». Енисейский губернатор Степанов в 1835 году сравнивал тунгусский кафтан с испанским камзолом. Наряд невесты-ламутки оценивался в 500 рублей. Один только серебряный гравированный пояс — «калби» стоил, по словам эвенков, столько, сколько три оленя.

Старожилы Кедона показывали мне эвенский традиционный костюм и охотно повторяли название каждой детали. После таких разговоров моя записная книжка стала походить на русско-эвенский словарь. Костюм состоял из однобортного мехового или замшевого кафтана — «наймика», или «дудэка», фартука-нагрудника — «нэл», замшевых штанов — «хиркы», шапки-капора — «авын», или «корбакка», обуви — «унта», перчаток — «хайыр». Мужская одежда отличалась от женской более коротким кафтаном, скромной вышивкой и отсутствием подвесок — колокольчиков на фартуке. Несмотря на суровейшие условия (эвены живут и на полюсе холода в Оймяконе, и в окрестных горах), эвенская одежда выглядит легкой и элегантной.

Старики говорили, что, мол, теперь восхищаться-то особо нечем: «Посмотрел бы, как мы в молодости кочевали! Во вьючной связке по двенадцать оленей. Расшитые седла, вьючные сумки — «мангурки» с бахромой почти до земли, все вьюки укрыты сверху ковриками — «кумнан»... Во главе связки — всадница со сверкающим посохом — «нёри» в руках. Вспоминать красиво!»

Сейчас мужчины в тайге при зимних переходах надевают меховую одежду корякского типа, а каждодневно — европейскую, лишь торбаса носят постоянно. Всю одежду и обувь шьют из шкуры северного оленя. Мужчины пасут оленя, забивают и снимают шкуру, а потом она попадает в женские руки.

Выделка шкур — тяжелый, кропотливый труд. Просто диву даешься, как маленькие руки эвенок справляются с горой грубого шкурья! Даже нежная шкурка еще не родившегося олененка — пыжик — далеко не готовый материал, из которого можно шить. И тем не менее даже сейчас таежники эвены не пользуются почти никакими химикатами-дубителями; разве иногда слитой заваркой чая или жидким тестом из отрубей смачивают сухую шкуру и мнут, мнут руками, пока она не станет сухой и мягкой.

При обработке камусов, то есть шкуры с ног оленя от колен до копыт, а также при изготовлении замши пользуются кожемялками и скребками. Иногда кожу дымят, чтобы она стала более долговечной и не боялась влаги, а белая замша при этом еще приобретает золотисто-желтый цвет. У моих соседей — семьи Нивани — во дворе постоянно дымится такой чум, укрытый шкурами и замшей, а внутри, над тлеющими гнилушками, рядами висят камусы.

Когда бы ни пришел в оленеводческую бригаду — не увидишь женщин праздными, разве только ради гостя оставят они шитье, так что я видел за работой всех кедонских женщин. В том числе и одну из лучших мастериц — Кэтэ Давыдовну Нивани.

Работают мастерицы обычно сидя на полу, даже в городской квартире. Так удобней. Кладут на ногу кроильную доску — «тиневын», а рядом — сумочку для рукоделья — «авсы» с набором иголок, сухожильных и капроновых ниток, кусков цветной материи.

Кроят на доске ножиком, не делая предварительных разметок, но так уверенно, что диву даешься! Выкройка унта из четырех-пяти камусов или «чижа» (мехового чулка) занимает считанные минуты; сшивают детали ниткой из спинных сухожилий оленя. Такая нитка, если и оборвется в одном месте, то остальной шов все равно остается целым, капроновая же с лихостью выскальзывает по всей длине шва. Шить мастерицы предпочитают трехгранной иглой. Но сейчас такую днем с огнем не найти, поэтому перед тем, как приняться за работу, Кэтэ Давыдовна вооружается напильником или бруском и стачивает обычную иглу на три грани.

Когда Кэтэ Давыдовна шьет унты, возникает впечатление, будто работает она без всякого напряжения, а кожа камуса необычайно податлива — так ловко и быстро мелькает иголка в ее руках. При этом тетя Катя еще рассказывает что-либо или напевает. Если же самому попробовать сделать десяток стежков, сразу убедишься, что кожа остается кожей — неподатливой и плотной, здесь секрет в руках, с детства владеющих материалом и иглой.

Высокие, как болотные сапоги, мужские унты — «мэрун» и женские нарядные — «нисами» кроятся так же, как и обычные, рабочие, только камусы подбираются получше и покрасивей: белые, серебристо-серые, или же почти черные с ровной, густой и блестящей шерстью. Но самыми изысканными и редкими считаются белые унты. Подошву унтов, в которых охотнику идти в тайгу, шьют из стриженой шкуры сохатого или из нерпичьей кожи.

Обычно мастерица отделывает унты полосками белого камуса, а также белыми зубчиками или «зеркальцами» на носке унта. Верхнюю часть голенища украшает мозаичным узором. Кладет опушку из крепкого пушистого меха — собачьего, лисьего. Иногда окаймляет узор двумя нитками бисера: белой и черно-белой. Женские унты несравненно богаче орнаментированы — так и сверкают ярким бисерным узором! Бисерные полоски вставлены в боковые швы, верх стопы украшен широкой вышивкой, а верх голенища на десять-двенадцать сантиметров сплошь расшит.

Кэтэ Давыдовна, как, впрочем, и все мастерицы, очень придирчиво относится к своей работе. Однажды она шила тапочки, чтобы отправить ко дню рождения знакомой «на материк». Камусные тапочки были очень изящны, расшиты чудесно, с беличьей опушкой. Но самой тете Кэтэ чем-то не нравились, и она их не отправляла, пока не нашла белый мех на опушку. И уж тут стало очевидно, что тапочки стали еще красивей: «Хотя подарок придет и с опозданием, зато не скажут, что как попало сделано».

Бисерная вышивка трудоемка, зато и живет не год и не два. Исполняют ее обычно на полосе замши. Сначала мастерица нанизывает бисер на нитку (раньше — на сухожилие оленя), потом накладывает ее на замшу и закрепляет стежком каждую бисеринку, начиная с центра узора. Износятся одни унты или кафтан, а вышивку берут да и на новую одежду перешивают: вот и встречаешь порой шитый старинным, едва ли не XVIII века, индийским бисером узор на совсем новых вещах. Имея на вооружении пять-шесть узоров: паучки, эишзаг, ромбики, несколько мозаичных мотивов да еще полузабытую у нас на Буксунде плетенку из разноцветных ремешков, мастерицы умудряются вышить каждую вещь по-новому, на всякие лады комбинируя эти геометрические элементы.

При всей яркости и обилии узоров эвенская одежда не кажется пестрой, так как основная цветовая гамма довольно сдержанна — черно-бело-голубая, как бы вобравшая в себя цвета зимнего пейзажа Колымских нагорий: белые снега, черные скалистые обрывы, синие тени ущелий.

Имеют ли орнаменты какое-либо значение, кроме декоративного, — неизвестно. Лишь круглый узор на перчатках, похоже, был не только украшением; его название «иньгыр» переводили как «подарок» — символизируя солнце, он, видимо, играл роль оберега, поэтому раньше его вышивали и на детской одежде.

Похожий орнамент имеется и на круглой сумочке для огнива — «хилтык». Судьба этой симпатичной вещицы интересна — хотя огнива давным-давно нет, хилтыки имеются даже у русских оленеводов. Объясняется это просто — его стали использовать как патронташ.


О мастерстве эвенов в последние годы заговорили: очень модными стали унты. Их можно увидеть не только в Магадане, Хабаровске, Москве, но даже в Прибалтике (хотя в них там, наверное, жарковато). Ну а жительницы Севера считают делом престижа иметь такую обувь — благо мороз действует заодно с модой.


Конечно, все хотели бы иметь унты, сделанные руками таких мастериц, как Кэтэ Давыдовна Нивани, Эвдэ Прокопьевна Гурий или Акулина Сергеевна Гарпани, но эти мастера шьют в основном более прозаичные и необходимые в таежном быту вещи: спальные мешки, рабочую обувь, чижи, одежду для пастухов. А национальную одежду, унты, столь милые сердцу горожанок, изготовляют, когда позволит время...

Многие национальные ремесла эвенов уже канули в вечность, а хэрчэ — искусство вышивки, национальное шитье — живо, живо до сих пор. Но лучшие мастера работают в тайге, а поскольку молодежь живет в основном в интернатах, то невольно отрывается от истоков прекрасного народного искусства.

Может быть, стоит уже сейчас создавать при школах и интернатах кружки по изучению старинного мастерства, обучать шитью из шкур и вышивке традиционных орнаментов, проводить занятия по народным ремеслам для всех — и коренных жителей, и приезжих, привлекая к преподаванию лучших мастеров, знатоков народного искусства, энтузиастов?

Может быть, сохранению старинного ремесла могли бы помочь и мастерские по пошиву национальной одежды? Хочется верить, что не забудется вышивка, и старинные узоры разгорятся ярче, радуя людей, живущих в этом суровом краю.

Хэрчэ  - журнал "Вокруг света" №3 (2618) | Март 1977

Одежда алеутов

Очень многие вещи в этнографии этого народа остаются пока загадочными. Например, одежда алеутов — не нынешних, конечно, потому что уже с середины XIX века их наряд не отличается от европейского. Я имею в виду ту, в которой увидели алеутов русские первооткрыватели островов.

Основной одеждой островитян была парка — одеяние, похожее на длинную рубаху. Носили парки и мужчины и женщины, но у женщин они были сшиты из меха, а у мужчин — из птичьих шкурок Эта одежда служила алеутам и постелью, и одеялом, и даже домом. Русский путешественник К. Хлебников в своих «Записках о колониях в Америке» пишет:

«Парка птичья изобретена ими в диком их состоянии, и ничего не может быть удобнее оной в отношении климата и образа их жизни. Сии парки довольно теплы, и как носят их вверх перьями, то дождь обыкновенно стекает и не промачивает мездру, которая к тому же выделана с жиром и нескоро позволяет впитываться воздушной влажности и мокроте. Ветра также не продувают насквозь шкуры; но, соединив парку с кишечной камлеей (1 Камлея — сшитая из кишок морских животных непромокаемая рубашка с капюшоном.), алеут долго в состоянии перенести ветер, холод и мокроту. Если же случается, что он довольно озябнет и парка смокла, тогда, войдя в юрту или на воздухе, садится на корточки, ставит в ноги плошку с жиром, опуская парку до земли плотно, накидывает также плотно и на голову. В час или еще скорее он согревается всем телом и вместе просушивает свою одежду».

Парка служит доказательством тому, как превосходно умели алеуты приспособиться к здешнему климату. Русский путешественник И. Вениаминов, который прибыл на острова отлично экипированным, сильно страдал тем не менее от холода и ветров в самых своих теплых одеждах из сукна и меха. Тогда он приобрел парку...

Но парку алеуты надевали на голое тело: ни штанов, ни обуви они не носили. Примерно так ходят в длинных своих рубахах некоторые народы Африки. Однако на Алеутских островах климат отнюдь не африканский! У других народов Севера — у эскимосов например, костюм которых считается идеальным для холодного климата, — одежда, так сказать, наглухо «засупонена». А у алеутов для Берингоморья костюм легковатый. Они, правда, изобрели удачный способ согреться, но... Вопрос остается: почему у них не было закрытой наглухо одежды? Может быть, это одно из доказательств того, что их предки пришли на острова из значительно более теплых мест? (Кстати, когда говорят о южном происхождении японцев, как аргумент приводят легкость их бумажных жилищ и ненадежный способ обогрева — жаровню с углями.)

Сейчас, конечно, когда алеуты — и у нас, и на Алеутских островах — носят такую же одежду, как и мы с вами, они нам этого объяснить не могут. Но в рассуждениях о прародине алеутов нельзя сбрасывать со счетов и этой непонятности их обычаев.

А головные уборы? Несмотря на неласковый климат, алеуты не носили шапок. Детям, правда, надевали на голову что-то вроде плотно прилегающего шлема. Русских алеуты называли «салигунгин» — «носящие шапки». У русских было множество вещей, которые должны были бы поразить островитян: огромные корабли с парусами, пушки и ружья, странная — для алеутов — одежда с блестящими медными пуговицами. Да и сам вид — высокий рост, бороды, голубые глаза, словом, все совсем другое, чем у алеутов или знакомых им эскимосов и индейцев... Так и напрашивается этакое название из приключенческих книг, вроде: «Хозяева гремящего огня» или «Люди с больших пернатых лодок». Но алеутов, судя по всему, пуще всего поразили шапки. Когда же охотники-алеуты выходили на байдарках в море, они надевали на голову что-то вроде козырьков или деревянные конические шляпы. В музее, в Ленинграде, собрана богатейшая коллекция алеутских шляп; на острове Беринга таких, конечно, не увидеть.

Сделать подобную шляпу было трудно. Нужно было найти необходимый материал, лучше всего выброшенный морем пень. Выдалбливали шляпу из цельного куска дерева. Инструменты были только каменные и костяные, поэтому мастер неделю упорного труда тратил только на то, чтобы превратить чурбачок в дощечку. Затем ее надо было согнуть. Для этого дощечку «проваривали»: клали в сосуд с водой и бросали туда раскаленные камни. Когда пластина приобретала коническую форму, сходящиеся ее края сшивали сухожилиями. Теперь следовало шляпу раскрасить. Краски у алеутов были минеральные и растительные, а замешивали их на сукровице. Иные краски приходилось выменивать на Аляске, и цена их была высока. Любимыми цветами алеутов были черный, темно-красный и зелено-голубой. Потом шляпу украшали еще искусно вырезанными костяными фигурками, изящными пластинками, вставляли торчмя сивучьи усы. Поскольку у сивуча всего четыре длинных уса, годных для украшения, то чем больше их поднималось — как антеннки транзисторов — сзади шляпы, тем лучшим охотником был ее хозяин.

Шляпам в Ленинградском музее почти по двести лет, а краски на вид совсем свежие. За такую шляпу давали иногда по три калга — раба. Денег, понятно, у алеутов не было, и стоимость вещи определялась количеством калгов, которых за нее давали: за байдарку — супружескую пару, за украшение — взрослого раба.

А поскольку рабами владела только родовая знать, то и шляпы приобретали люди с положением. И шляпа служила символом знатности. Простые же охотники носили козырьки.

Я так подробно говорю о шляпах потому, что это, если так можно выразиться, «самая алеутская» вещь.

Но зачем нужны эти шляпы или козырьки? Чем вызвана их необычная сильно вытянутая вперед и суженная к краю форма, откуда эти узоры, напоминающие орнаменты жителей Океании?

Некоторые этнографы считали, что шляпа защищает глаза охотника от яркого солнца или соленых брызг. Но у других народов — эскимосов, к примеру, — для защиты от солнца существовали «очки», которые сделать было куда легче. Более того, путешественник Вениаминов пишет, что в такой шляпе плавать по морю было просто опасно: ветер, ударив под нее, мог даже... опрокинуть байдарку.

Насчет алеутских шляп существовали и другие мнения. Во всяком случае, изучение их приоткрывает древние связи алеутов с индейцами и эскимосами. И в то же время показывает совершенно самостоятельное развитие алеутской культуры — очень уж непохожи они на то, что можно найти у соседних народов. Когда алеутов переселяли на Командорские острова, шляп из дерева они уже не носили. В моде были фуражки с лакированным козырьком, у женщин — платки. Но алеуты еще были тогда ловкими и бесстрашными морскими охотниками, выходившими на байдарках в море. Потому вряд ли стоило расспрашивать стариков на острове Беринга о шляпах и парках. Зато какие-то воспоминания об охотничьем быте могли сохраниться...

Удобная парка и странная шляпа. - журнал "Вокруг света" №11 (2614) | Ноябрь 1976

Одежда эскимосов

Одежда эскимосов (как и других северных народов) подчинена прежде всего удобству. Веяния быстротекущей моды не властны над эскимосским костюмом, потому что эта одежда должна быть и теплой, и не стесняющей движений. Следовательно, ничто в ней не может быть ни длиннее, ни короче, ни уже, ни шире, чем это нужно охотнику или пастуху.

Только в такой одежде и мог человек освоить самые негостеприимные места планеты. Каким бы хитроумным ни было снаряжение европейцев-путешественников в Арктике, достигнуть цели им удалось впервые только на эскимосской собачьи упряжке и в эскимосском костюме.

Потому что никакой другой костюм не приспособлен к природе, потому что «эскимосы создали одежду, а одежда создала эскимосов...».

По одежке встречают...
журнал "Вокруг света" №4 (2547) | Апрель 1971